Гибель эскадры
Участие русской авиации в Первой мировой до сих пор остается, может быть, самой забытой страницей этой и без того забытой войны. О боевых подвигах и послевоенных судьбах русских летчиков - героев Первой мировой войны мы говорим с главным специалистом Российского государственного военно-исторического архива Михаилом Нешкиным.
— Скажите, кого вообще принято называть героями
Первой мировой? Каков критерий — Георгиевский крест трех степеней? Ордена?
— Критерий — орден Святого Георгия (не путать с Георгиевским
крестом) четвертой степени и Георгиевское оружие. Человек, у которого были
такие награды, безусловно, герой.
— Среди летчиков было много героев?
— По нашим данным, 269 человек. Специальность авиатора была,
наверное, самой демократичной офицерской специальностью, низшие чины могли
сдавать квалификационные экзамены на авиатора без каких-либо сословных
ограничений, поэтому значительная часть русских военных летчиков — выходцы из
рабочих и крестьян, которые после революции оказались как в Красной Армии, так
и у белогвардейцев.
— Кстати, какова пропорция? Сколько ушло к красным,
сколько к белым?
— Примерно так: чуть больше половины белые, чуть меньше —
красные. Среди белых оказалось 95 летчиков-героев, включая семерых, которые
перебежали к ним от красных. Кроме того, 43 летчика погибли на фронтах.
К красным летчики чаще всего примыкали по территориальному принципу, то есть
если часть эвакуировалась с фронта на территорию, занятую красными, ее личный
состав автоматически записывали в Красную Армию. В Москве и Петрограде
большевики вели строгий учет военных специалистов. Закоренелых
контрреволюционеров сразу ставили к стенке, остальных брали в РККА.
— Сколько самолетов в итоге получила Красная Армия?
— Во время хаотической эвакуации с фронта русская авиация
потеряла около 800 самолетов, но красные получили более полутора тысяч — по
крайней мере, столько самолетов в Красной Армии было к началу гражданской
войны.
— Как известно, Республике Советов достались
знаменитые самолеты Сикорского — «Илья Муромец» и Эскадра воздушных кораблей.
Как это получилось?
— Эскадра воздушных кораблей была сформирована в войну.
Красные сумели ее воссоздать с помощью кадровых офицеров, прежде всего Алексея
Васильевича Панкратьева. В войну он был командиром «Ильи Муромца второго» (эти
самолеты были номерные, только первый назывался «Илья Муромец киевский»).
Провоевав на «Муромце» всю войну, Панкратьев добровольно вступил в Красную
Армию и достаточно быстро сумел воссоздать эскадру. Но эскадра — громко
сказано, речь идет о тех самолетах, которые смогли починить после Первой
мировой. В Гражданской войне эскадра применялась дважды: в 1918 году, когда
Ленин бросил все силы на то, чтоб ликвидировать рейд конного корпуса Мамонтова,
и в период бомбардировок осенью 1920 года в Крыму.
— А в войне с немцами?
— Множество раз. Эскадра воздушных кораблей вскоре после
начала войны была непосредственно подчинена ставке. Изначально эскадра
подчинялась великому князю Александру Михайловичу, куратору всей русской
авиации, но быстро вышла из-под его контроля.
— Каким образом?
— Этот эпизод связан с первым удачным применением самолета
«Илья Муромец». Осенью 1914 года эскадра была сосредоточена в районе Яблоны в
Польше, и честь совершить первый боевой вылет предоставили любимцу великого
князя Рудневу. Руднев опозорился — попал в восходящие потоки, которые
подбрасывают самолет, и не справился с управлением. Потом он написал разгромный
рапорт, что самолет трудноуправляем и в боевых условиях неприменим. Некоторое
время даже обсуждался вопрос о ликвидации производства этих богатырей
Сикорского и расформирования еще толком не созданной эскадры. Репутацию
самолета спас Георгий Горшков, замечательный русский летчик, один из первых
наших военных авиаторов. Он совершил вылет с заданием бомбардировать станцию
Муава в Восточной Пруссии и настолько успешно ее разбомбил, что после этого
немцы, дисциплинированный народ, на протяжении нескольких недель ежедневно в
полдень (налет «Ильи Муромца» был в полдень) собирали свои вещи и уходили
прятаться в лес.
— Знаменит подвиг Петра Нестерова, который направил
свой самолет на таран. Известны ли другие подобные случаи?
— Подвиг Петра Николаевича Нестерова — это первый неуспешный
таран (если оценивать его с точки зрения современной войны, когда самолет
противника должен быть сбит, а летчик — остаться в живых). Он действительно
известен всем, а Нестеров был канонизирован советской историографией потому,
что погиб и не успел запятнать себя контрреволюционной деятельностью. Не
подумайте, что я как-то иронизирую по его поводу: это был великий пилот, один
из основоположников высшего пилотажа, все мемуаристы пишут о нем очень тепло —
прекрасный семьянин, отличный товарищ. При этом его военная служба была
ничтожно короткой: он погиб 26 августа 1914 года. Но это был именно неудачный
таран, первым же удачным считается таран Александра Александровича Козакова,
который 18 марта 1915 года близ усадьбы Воля-Шидловская уничтожил немецкий
самолет-разведчик.
Основная проблема авиации того времени заключалась в том, что не существовало
адекватных средств воздушной борьбы. Летчики брали с собой личное оружие, хотя
стрелять из пистолета или из короткого карабина, одновременно управляя
самолетом, было очень сложно, особенно если самолет одноместный (а в начале
войны большинство находившихся на вооружении Императорского воздушного флота
самолетов были такими, чаще всего — «Ньюпор-IV», знаменитый «Ньюпор с ложкой»:
его противокапотажная лыжа была похожа на ложечку; это были монопланы
истребительного типа). Существовал такой маразматический способ борьбы с
самолетами противника — кошка на длинном стальном тросе. Ею предполагалось
обматывать самолет противника, но ни разу такая операция никому не удалась.
Козаков погнался за немецким аэропланом, производившим разведку в районе
Гузовского аэродрома и бросавшим на него бомбы, настиг этот самолет, тоже
попытался подцепить его кошкой, а когда не удалось, пошел на таран. Он ударил
колесами своего шасси кабину противника и попросту ее снес вместе с пилотом.
Противник упал, Козаков остался в живых, но его самолет скапотировал на земле,
то есть перевернулся, не смог из-за поврежденного шасси правильно сесть.
Козаков остался жив и был награжден Георгиевским оружием.
— Какова его дальнейшая судьба?
— Он стал одним из выдающихся летчиков российского воздушного
флота. По разным оценкам, количество сбитых им самолетов противника колеблется
между 17 и 40. По сравнению с западными асами, на счету которых было и по 70, и
по 80 самолетов, это не очень много, но нужно иметь в виду, что пик
истребительной войны у нас пришелся только на 1917 год. Кроме того, нельзя
сравнивать концентрацию самолетов на километр фронта на Западе и на Востоке:
все авиационные силы союзников, как и германская авиация, были сосредоточены на
Западе. Там в воздушном бою можно было нажимать на гашетку не глядя —
обязательно кого-нибудь собьешь. Поэтому результаты немецких асов вызваны, так
сказать, особенностями окружающей среды, у нас же в 1915—1916 годах можно было
летать весь день и ни разу не встретить противника. В общем, более низкие
показатели по числу сбитых самолетов не делают Козакова меньшим героем.
— А после революции что с ним стало?
— С фронта Козаков вернулся в Москву, сколотил группу летчиков-единомышленников,
связался с агентом английской разведки, тот выдал им явки, пароли, адреса, и
они пробрались по советской территории в Архангельск. Добирались тайно,
постоянно рискуя жизнью, но успешно прошли и вступили в такой экзотический
Славяно-британский авиационный легион, в котором русские летчики носили
английскую форму, получали английское довольствие, английские воинские звания
и воевали против большевиков. Все летчики этим тяготились, потому что их
использовали, по сути, как колониальные войска — притом что в контракте
значилось, что воевать они будут на Западном фронте, речь о борьбе с
большевиками не шла. Козаков там и погиб, на Севере. А выжившие легионеры ушли
из Архангельска вместе с англичанами.
— Можете описать типичного летчика-эмигранта? Чем он
занимался, где жил?
— Типичного летчика-эмигранта не существует, дороги всем
выпали разные. Многие были вынуждены заниматься тяжелым физическим трудом.
Николай Николаевич Моисеенко-Великий и Николай Иванович Белоусович, например,
стали таксистами. Вообще летчиков охотно брали в таксопарки, поскольку они
разбирались в технике. А Моисеенко-Великий позднее стал известным французским
комиком, пел куплеты в оперетке «Гран-Гиньоль». В годы Второй мировой войны он
вступил в ряды Сопротивления, был ранен. Впрочем, насчет Сопротивления — это
скорее исключение, немногие русские летчики Первой мировой активно участвовали
во Второй мировой войне. А вот в Испании добровольцами на стороне Франко воевали
многие, был массовый порыв идти воевать с большевизмом. Многие остались у
Франко после войны и даже сумели сделать в Испании неплохую карьеру.
— В последние годы модно говорить только о
белогвардейцах. И вы им явно симпатизируете. Но ведь наверняка герои были и в
Красной Армии.
— Да, у красных тоже были талантливые летчики. Прежде всего я
бы назвал Ивана Осиповича Петрожицкого. Он поляк, выходец из бедной семьи,
ставший одним из самых доблестных боевых летчиков. В войну с ним был такой
эпизод. Он взял с собой на боевое задание наблюдателя-офицера (сам Петрожицкий
к тому времени только-только получил звание прапорщика). И в какой-то момент
наблюдатель так испугался, что стал бить пилота кулаками по плечам — мол,
немедленно уходим, потому что враг сильнее. Петрожицкий спокойно отвернул
самолет, посадил его на аэродром, затем вылез из кабины и этого наблюдателя —
старшего по званию — несколько раз крепко так, по-крестьянски ударил по лицу.
По факту этого происшествия он написал рапорт, где заявил, что с такими
напарниками летать не хочет. Рапорту хода не дали, чтобы не бросать тень на
отряд, но тот офицер с ним действительно больше не летал.
И вот Петрожицкий абсолютно добровольно пришел в Красную Армию, где летчик
вообще-то не мог сделать головокружительную карьеру. Но все-таки некоторые
возможности были, и Петрожицкий стал командующим авиацией Южного фронта,
маневренными группами, сам летал. Продолжил он службу и после Гражданской
войны, был начальником авиации Северо-Кавказского военного округа, в конце 30-х
был переведен в управление Гражданского военного флота и в 1939 году арестован
по обвинению в терроризме. На допросах ни в чем не признался, не удалось его
следователям убедить, и срок ему дали — уникальный случай — пять лет. Пять лет
за терроризм. Отсидел, а как только освободили, сразу сослали еще на пять лет.
При Хрущеве реабилитировали и вернули погоны полковника. Умер он в 1979 году.
— У кого из летчиков-героев Первой мировой сложилась
самая успешная карьера в советской авиации?
— У Михаила Павловича Строева. Настоящая его фамилия Рихтер,
но из патриотических соображений в войну он поменял фамилию. Это был хороший
офицер-генштабист, прекрасный организатор. Длительное время работал в Полевом
управлении авиации и воздухоплавания, и когда большевики преобразовали его во
Всероссийскую коллегию по управлению воздушным флотом, остался на прежней
должности. В Гражданскую был начальником авиации Первой конной армии, то есть
командовал авиацией у Буденного.
— У Буденного была авиация?
— Да, она была придана Первой конармии осенью 1919 года,
когда белые отступали к Новороссийску. И как раз тогда произошел такой случай:
во время разведывательного полета самолет Строева дал сбой, и он попал к белым,
его посадили в тюрьму в Екатеринодаре. Когда красные отбили город, Строева
нашли в этой тюрьме — суда он так и не дождался и сумел продолжить карьеру в
Красной Армии, став единственным летчиком с дореволюционным стажем, который
дослужился до советского генеральского звания. Участвовал в советско-финской
войне, в Великую Отечественную командовал авиацией 2-й гвардейской армии 4-го
Украинского фронта. Никаким репрессиям он не подвергался, несмотря на биографию
и национальность. Есть версия, что Строеву покровительствовали
высокопоставленные советские военные, потому что у него был на них компромат —
якобы те имели какие-то отношения с Белой Армией. И вот Строев этих людей не
выдал, а они его так отблагодарили.
Если говорить об успешных советских карьерах, нельзя не назвать и Владимира
Александровича Романова. Это очень интересный персонаж. Единственный из
летчиков эскадры воздушных кораблей, который у красных выполнял реальные боевые
задания — бомбил позиции белых. То есть летных специалистов в эскадре хватало,
но уговорить их бомбить таких же, как они, русских офицеров, было невозможно.
Согласился только Романов: он лично сбрасывал бомбы с «Ильи Муромца» на
врангелевцев в Крыму. Потом работал в Гражданском воздушном флоте, был одним из
первых советских летчиков на тяжелых самолетах. Вывозил раненых в финскую
войну, а потом в Великую Отечественную из-под Минска. Спас сотни человек.
— Многие летчики были репрессированы в 30-е годы?
— Репрессированных среди летчиков, как ни странно, было
немного. В общей сложности привлекались к разного рода ответственности порядка
20 человек из 80. 17 летчиков оказались в лагерях или были расстреляны.
Остальные 63 человека спокойно закончили свою карьеру — кто в ОСОАВИАХИМе, кто
в гражданском флоте, кто в ВВС.
— В русской авиации существуют поп-фигуры — Чкалов,
Громов, Покрышкин. Кто из героев Первой мировой достоин пополнить этот список?
— Таких людей немало, но самой крупной фигурой русской
авиации Первой мировой я бы назвал Вячеслава Матвеевича Ткачева. Один из первых
военных летчиков в России — летал с 1910 года. Окончил сначала частную школу в
Одессе, потом военную в Киеве. Первый авиатор, ставший Георгиевским кавалером —
в августе 1914 года за воздушную разведку на Юго-Западном фронте в районе
Красника. Он там вовремя распознал обходной маневр австрийцев, сообщил об этом
в штаб, русские войска успели провести перегруппировку и нанесли австрийцам
поражение. У него тогда был четвертый «Ньюпор» — самолет, крайне ненадежный в
управлении, просто опасный. Оба брата Ньюпоры, конструкторы этого самолета,
погибли именно на этой модели. А в том разведывательном полете нужно было
спускаться очень низко. Самолет Ткачева обстреливали и пробили ему масляный
бак. Но летчику удалось закончить разведку, протекавший масляный бак он заткнул
ногой. Вот так раскорячился, заткнул пробитый бак, а педалями крепления крыльев
управлял с помощью другой ноги. Малейшее дуновение ветра или малейшая ошибка —
штопор и смерть. Он же дотянул до своих и, по большому счету, спас фронт от
неожиданного удара австрийцев.
За три года войны от простого летчика он дослужился до начальника отряда, а в
конце войны был командующим всей фронтовой авиацией России. Революция застала
его в штабе, в Петрограде. Оттуда он уехал в родную станицу Келермесскую
Майкопского отдела Кубанской области (это нынешняя Адыгея). Предварительно
оставив своему заместителю записку: «Уезжаю на Юг, где формируются силы,
которые спасут мою родину. В дальнейшем развале русской авиации принимать
участие не хочу». Вступил в белый партизанский отряд и в течение нескольких
месяцев сражался с красными. Потом сформировал первый кубанский авиаотряд,
первый кубанский авиадивизион, отличился во время штурмовки на реке Маныч — это
была первая удачная операция групповых действий авиации в Гражданской войне.
Потом вместе с остальными кубанцами эвакуировался в Крым, воевал на стороне
Врангеля. Руководил операцией по разгрому ударной группы комкора Жлобы в июне
1920 года. Вместе с остальными врангелевцами оказался в лагере в Галлиполи,
потом попал в Югославию. Консультировал инспекцию авиации тогдашнего
Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев — писал для нее боевые уставы. Работал
в частном пароходстве в городе Нови-Сад, чуть позже переехал в Белград, там
устроился начальником внеклассного воспитания русской гимназии. Несколько раз
ему предлагали сотрудничество нацисты, но он вежливо отказывался. А потом
пришли наши, Ткачева арестовал СМЕРШ, десять лет в Сиблаге, Озерлаге и
Дубровлаге, в 1955 году освободили — без права жить в крупных городах. Уехал в
Краснодар к племяннице, работал переплетчиком в артели инвалидов имени Чапаева.
В начале 60-х часто бывал в Москве, останавливался у своего бывшего адъютанта.
Бывал в нашем архиве, работал в читальном зале. Готовил мемуары. Их тогда же
печатал главами журнал «Кубань», но полностью они до сих пор не изданы.
Жену его в СССР депортировать не стали, через несколько лет после войны она
оказалась в доме престарелых под Парижем. Они переписывались, переписка
сохранилась. Она звала его к себе, и вроде даже была возможность уехать,
пользуясь какими-то старыми связями, но он писал ей: «Мне слишком дорого далась
родина, лучше ты ко мне переезжай». Так и не встретились больше.
Я был на его могиле на Славянском кладбище Краснодара. Недавно кто-то сбил с
надгробия бронзовые буквы и срезал болгаркой мраморный крест — видимо, чтобы на
какой-то другой могиле его поставить. На командировки нам денег не дают, я езжу
за свой счет, поэтому в тот приезд ничего сделать не мог, но сейчас уже
накопил, чтобы новые буквы сделать, и в августе поеду, поправлю надгробие. На
крест денег уже не хватит, но придумаю что-нибудь.
умом.
Олег Кашин